Я устало рассмеялся.
— Вы забываете — Детман у меня. Так что хватит угрожать. Давайте вернемся к вашему предыдущему высказыванию: что вы играли со мной честно. На время вы забыли про обстоятельства моей вербовки и про ту даму, что прислали ко мне на связь. Это я тоже могу простить, имея в виду, для такого подонка как вы, шантаж и презрение к человеку являются нормой. Но вот когда вы предали меня американцам и те в результате попытались меня убить, мне пришлось пересмотреть свои взгляды. Я понял, что единственный способ иметь с вами дело, мой дорогой, это разговаривать с позиции силы.
Он несколько секунд молчал, но я слышал, как он сломал пару карандашей, чтобы овладеть собой. Когда Руперт наконец заговорил, в его голосе не было никаких признаков обычного сарказма.
— Кто тебе сказал, что я тебя предал?
— Американец — его зовут Чак Вадесски. Он тоже служит пилотом «Интернэшнл Чартер» — и работает на ЦРУ или как они там сейчас называют своих шпионов. Чак пытался не пустить меня в полет, но я его переиграл. Он сказал, что американцы подозревали меня и все решилось после утечки информации из отдела, тесно связанного с МИ-6. Это могли быть только вы.
Квин фыркнул.
— А тебе, слабоумному нахалу, не приходило в голову, что он просто лжет? Просто чтобы вызвать осложнения? Могу сказать тебе, Макальпин, что ты заработал этому Чаку медаль почета Конгресса.
Я вздохнул и грустно посмотрел на него. В его словах было много разумного — я знал это слишком хорошо.
— Да. Он мог солгать. И то же самое можете делать вы, — судя по прошлым вашим действиям. Не знаю я, кто говорит правду. Да мне на это в общем наплевать. Все, чего я хочу, — новых документов, денег и уничтожения моего досье. Потом сможете получить Детмана и продолжить ваши драки под ковром с американцами без моей помощи.
— Я могу доказать, что не лгу, — заявил он и я рассмеялся ему в лицо.
— Приятель, даже если все силы небесные будут стоять у вас за спиной и утверждать, что вы честнее Джорджа Вашингтона, мне все равно. К тому же, что вас беспокоит? Вы обещали заплатить мне и все остальное тоже, — а я просто стараюсь застраховаться, чтобы вы действительно это сделали. — Я бросил сигарету на любовно отполированный паркет.
— Я хочу, чтобы ты знал, что я тебя не предавал, потому что подобные слухи заставят нервничать людей, работающих на меня. И я хочу доказать, что твои поспешные суждения могут быть временами несправедливыми. Я могу быть очень неприятным, Макальпин, но я всегда до последнего борюсь за то, что считаю своим — и, к сожалению, за тебя тоже.
— Ладно-ладно, давайте свои доказательства, но должен вам сказать, что если на них не будет подтверждающей печати самого Господа Бога, то маловероятно, что я смогу считать их правдой.
Он подарил мне дьявольскую ухмылку, весьма уверенную, и сердце у меня ушло в пятки. Что-то я сделал неправильно, что-то оценил неверно, потому что он был чертовски уверен, что его патетическое заявление меня убедит. Но что бы это могло быть — и в голову не приходило.
Квин щелкнул тумблером на переговорном устройстве на столе.
— Пожалуйста, войдите, — щелчок, и устройство снова выключено. Он внимательно наблюдал за мной и я в ужасе заметил на его лице выражение, напоминающее жалость. Дверь позади меня открылась, по полу простучали шаги — и мое сердце забилось быстрее по причинам, отличавшимся от общего нервного состояния.
В поле моего зрения появилась Вероника. Я был настолько удивлен и потрясен, что на какой-то миг даже потемнело в глазах. Затем постепенно зрению вернулась резкость — она казалась расстроенной и несчастной.
— Мисс Лом работала на управление в течение двух лет, — его интонации напоминали добродушного вурдалака, — вы были ей представлены в качестве первого шага для вашей будущей вербовки. Потом мы решили, что она вполне может остаться вместе с вами для обеспечения, если вам будет угодно, двойной проверки. Однако вы были настолько осторожны в том, что касалось вашей собственной безопасности, что мы никогда не могли точно определить, что у вас на уме. И из-за возникших между вами к тому времени эмоциональных отношений решили, что будет неразумно раскрывать вам ее истинную роль. Вероника, вы слушаете?
Она кивнула, волосы закрыли ей глаза, как черный занавес над тихим вечером.
— Он не предавал тебя, Филипп.
Я кивнул, уставился в пол, затем медленно и неудержимо заплакал. Иногда людям стоит поплакать, когда жизнь становится слишком сложна. Это позволяет вам стартовать сначала и увидеть все с новой, менее эмоциональной точки зрения. И, кроме того, этого было для меня уже слишком много. А может быть, просто сказалось нервное истощение и резкий упадок сил, связанный с перебором таблеток. Они не знали, что делать, и беспомощно стояли, глядя на меня, пока я оплакивал все, что было на сердце.
Некоторое время спустя я затих и высморкался. Если вам удалось таким образом успокоиться, вы уже можете встретиться лицом к лицу с чем угодно — скажем, с чем-то таким, что за несколько секунд до этого вы рассматривали как полный крах — ваш собственный, в частности.
— Да, вы не предавали меня, Руперт, большое спасибо. Это сделала ты, Вероника. Ты предала меня страшнее, чем это когда-либо мог сделать он. Его власть была над моим телом, но тебя я любил. Богом клянусь, я любил тебя. И все это время ты работала на это дерьмо, все ему докладывая, всячески проверяя мою преданность. Правда, откуда вам обоим знать, что такое преданность. Как вы можете быть преданными, если не представляете, что между двумя людьми может существовать преданность? За всю ту любовь, которую я к тебе испытывал, ты ко мне относилась просто как к новой работе. Не могли бы вы налить мне чего-нибудь выпить? Или предатель на такую привилегию претендовать не может?
Он открыл ящик стола и вытащил из запасов местного командира бутылку плохого виски. Пока он был занят, разливая выпивку, Вероника подошла ко мне ближе. В нормальных условиях я бы не сдержался, но я был так подавлен, что даже не стал ее бить.
— Филипп, мне очень жаль. Я тоже любила тебя… — я и сейчас еще тебя люблю. Но, как и все, я должна была делать то, что мне приказывают.
Я даже не стал утруждать себя ответом. Квин протянул мне бокал, и я начал медленно пить — виски было очень крепким, или казалось таким, потому что я был совершенно опустошен. Видите ли, я немного романтик, и хотя звучит это глупо, мне хотелось сделать что-нибудь для Вероники — может быть, даже умереть за нее. Знай я, что она с самого начала была участницей этого грязного дела, все могло быть по-другому. Мне нужно было время, чтобы свыкнуться с этой мыслью, но при этой последней встрече, когда она причинила мне такую боль, поздно было что-то предпринимать.
— Детман, — мягко спросил Квин, — где он?
Руперт был убежден, что я должен отдать ему Детмана. Если бы у него на глазах перебили всех его друзей, то минуту спустя он вернулся бы к своему допросу.
— Завтра я его доставлю, — я допил свой стакан.
— Зачем тебе беспокоиться? Мы можем забрать его сегодня вечером. Он будет в дурном настроении. Зачем рисковать зря?
— Потому что Детман — это мое дело. Я выдернул из-под него ковер — так дайте мне возможность с ним покончить. Сами вы этого не посмеете. В любом случае после этого вечера я даже почувствовал у вас с ним какое-то сходство. Он будет продан с аукциона.
Я направился к двери; теперь они не смели меня тронуть — все карты были у меня, и им никто бы не помог. Положив руку на ручку двери, я обернулся.
— Еще одно, Квин. Держи, пожалуйста, эту девушку подальше от меня, ибо если настроение у меня изменится, то я могу ей крупно всыпать.
Захлопнув дверь, я слышал, как разрыдалась Вероника. Однако это не улучшило моего настроения.
12. Похоронная команда
На следующее утро я чувствовал себя совсем иначе.
Накануне вечером радушный сержант ВВС отыскал для меня комнату и даже застелил постель, пока я сидел в кресле и сквозь дрему наблюдал за ним. В семь часов я уже спал как убитый. Тот же самый сержант разбудил меня еще до рассвета, поставив передо мной чашку крепкого чая.
— Сэр, вас просят спуститься вниз в комнату для инструктажа.
Эта фраза вызвала в моем воображении картину — молодые летчики, просыпающиеся перед утренним боевым вылетом на войне с немцами. Я тоже собирался иметь дело с немцем, но моя ситуация отличалась в лучшую сторону, — сержант даже разложил на столе умывальные и бритвенные принадлежности.
Лежа в теплой постели, я долго отсутствующим взором смотрел на чашку чая. Без Вероники все, в том числе и деньги, которые я собирался получить, казалось неважным. Я привык, что она всегда была рядом со мной, а когда вы привыкаете к девушке, вам становится трудно без нее. В некотором смысле труднее, чем без сигарет — здесь вы, по крайней мере, всегда можете поменять сорт. С женщинами так просто не получается.